ЛИБЕРАЛЬНЫЙ ТОТАЛИТАРИЗМ
Часть I. БЛАГИМИ НАМЕРЕНИЯМИ ВЫМОЩЕНА ДОРОГА В АД
В этой двухчастной статье я хотел бы поразмышлять над тем, как либерализм превратился в тоталитаризм. Как случилось, что такое замечательное слово (лат. liberalis – свободный) и естественное человеческое стремление к свободе, давшее столько нужного и прекрасного человечеству, превратились в противоположное?
Помню, в первой декаде 2000-х, было модным, чтобы в классе вместе с обычными учениками сидели дети с психоневрологическими отклонениями. Это, якобы, позволяло больным адаптироваться в мире, освобождало от ярлыков и т.д. и т.п. В результате неполноценные дети утрачивали всякий интерес к учебе, ибо «зона опережающего развития» опережала их, возможно, даже не на одну жизнь, общие стандарты образования снижались, а здоровые дети испытывали дискомфорт и, подчас, вполне серьезные помехи. В тех историях ни директор, ни завучи не спрашивали мнение класса, не учитывали мнение учителей. Ныне в западных государственных институтах введены квоты на представительства меньшинств. Ранее что-то похожее осуществляли в СССР, называлось это национальной политикой. Так, в национальных республиках в случае, если руководителем был нацмен, его замом должен был быть русский, и наоборот. Русские интеллектуалы пребывали в безвестности, а представителей той или иной титульной нации, едва научившихся писать и складывать в детские стишки слова, вводили в Союзы писателей республик и автономных округов. Но до того, что сейчас происходит в США, Европе и подшефных им странах, тоталитарному советскому режиму оказалось далеко... Сегодняшние либералы со звериной жестокостью не позволяют другим быть не либералами.
Казалось бы, стремление понять этот очевидный парадокс, толкает нас в софистические банальности типа: единство и борьба противоположностей, к мифическому Уроборосу или бытовому «за что боролись, на то и напоролись». Я же готов прямо сейчас отговорить вас от этой ловушки ума. Более того, чтобы понять механизм чудесного превращения, нет даже смысла вникать в сущностные основы и философско-исторические особенности построения и трансформаций либеральной мысли (как и любой другой). Замечу, что ЛЮБАЯ ИДЕЯ, «овладевшая массами», деградирует в свою противоположность. Просто, либерализм наиболее откровенно демонстрирует указанный мною эффект в силу наличествующего здесь семантического парадокса и глобальности самой идеи.
По меркам времени своего возникновения революционное в части либеральности движение христианства в период расцвета превратилось в инквизиции средневековья. Философия крайнего индивидуализма Ф. Ницше – в фашизм (итал. связка, пучок, объединение). Коммунистическая идея на глазах одного поколения превратилась в сталинскую империю, а марксизм – оказался базовым знанием для успешного функционирования капиталистической системы. В повседневных масштабах мы видим, как малые маргинальные группы, в которые люди, возможно, сами не понимая того, идут, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, инаковость, переваривают их в неразличимые в своей однородности кучки (готы, байкеры, поклонники Элвиса, иеговисты и прочие сектанты). В индивидуальном масштабе идея овладевает уже не массами, а психикой индивида; то и дело кто-то начинает маниакально бегать трусцой, кто-то садится на садистскую диету, кто-то отказывается от целлофана, кто-то… да много всего. Главное здесь – момент, когда идея захватывает некое большинство, будь оно в пределах культуры, расы, нации, секты или индивидуальной психики.
И вот здесь необходимо подробней остановится, чтобы понять механизм. Человеку свойственны 5 базовых состояний, описываемых следующими бинарностями: страх-облегчение, страдание-наслаждение, унижение-владение, апатия-интерес, неприкаянность-свобода. В рамках данной статьи у меня нет возможности обосновывать данное положение, однако желающие могут познакомится с этим в моих публичных лекциях, большинство из которых содержит необходимые объяснения и разъяснения.
Приведенные состояния определяются 5 первоэлементами (иначе, регистрам восприятия реальности), эмблемами которых в ведической культуре являются: Земля, Вода, Огонь, Воздух, Эфир. Упомянутые стихии находятся в иерархическом подчинении и геометрически могут быть представлены в виде Пирамиды, вершиной которой является Эфир, а основанием – Земля. Правила функционирования стихий не зависят от того, знаем мы об этом или нет. Уровень развития человека определятся функциональным преобладанием того или иного состояния. В соответствии с базовой моделью, представленной Пирамидой, большинством людей управляют такие состояния как страх-облегчение и страдание-наслаждение, т.е. «земноводный» уровень сознания. Идеи же рождаются на вершинах – в области эфира и воздуха, и людей способных к этому немного. Идеи, воспринятые обществом на уровне состояния унижение-владение (Огонь) превращаются в идеологию, такой уровень сознания характерен, в первую очередь, для людей, выполняющих властные функции. В Индийской культуре им соответствовала варна кшатриев. Идеология, спущенная властью с уровня Огня на уровень Воды ассимилирует, становясь массовой культурой, а уже культура определяет быт (Землю). Без огненного уровня идеи остаются сами в себе, потенциальными и бесплодными. Чтобы в Индии получил развитие буддизм нужен был император Ашока, чтобы в Риме распространилось христианство понадобился император Константин, а на Руси – князь Владимир Святославич. Без большевиков и Троцкого марксизм так и остался бы темой для кулуарных собраний разночинцев.
Подавляющая часть человечества, соприкоснувшись с идеей, будет воспринимать ее на уровнях Земли, Воды и Огня, т.е. ухватятся за возможность облегчения, наслаждения и власти. Стремление к перечисленному – сугубо эгоистично и, по сути, представляет собой бегство от страха физического ущерба, страха чувственного страдания и страха унижения. Это животный уровень сознания.
Как известно, мышь может породит только мышь, а страх – только страх. И любое бегство от него ведет к нему же. Именно потому меня коробят убегающий трусцой от инфаркта ЗОЖ-ник, поминутно открещивающийся от лукавого прихожанин, истово блюдущая девственность дочери истеричка…
В момент популяризации идея перестает служить свободе и начинает служить страху через бегство от него… Ищем ли мы облегчение, наслаждение или власть – в бинарной оппозиции этому находится страх, смутное констатирование которого получило в экзистенциализме такое определение как Angest (базовая тревога). В результате человек остается на той же, животной плоскости, поднять над которой его может только идея. Но не каждого и ненадолго. Идея, как Зона братьев Стругацких, выдает то, чем ты реально живешь. Исповедуемая в состоянии свободы, она дает свободу, идея для людей в страхе принесёт им только страх. Отсроченный страх.
За любым страхом стоит «Я», за бесстрашием – «Ты». Только бесстрашие дарует свободу, а за каждым бесстрашием застенчиво скрывается бескорыстная любовь. Так мать, забыв о себе, спасает ребенка от угрозы, санитар выносит с поля боя раненного, влюбленный рискует ради любимой, монах продолжает молитву под сирену, а мыслитель создает учение. Уверен, не было ни одного творца, создавшего что-либо без любви. Будь то идеи коммунизма, либерализма, нацизма – все они преследовали идею благополучия других, но – в разных масштабах (человечества, расы, пролетариата, нации), иначе бы идеи не были подхвачены людьми, почуявшим в этом свою выгоду.
Полагаю, из вышесказанного становится ясен механизм перевертыша. Как только идея – дитя любви и свободы, уходит в народ, ее принимаются использовать с корыстными целями: созданное «для других», используется «для себя». То, что должно нести благо многим, используется как преимущество перед остальными. Люди, прикрываясь идеей, получают легитимное право на базовое и животное: рвать друг друга в мясо. И что-либо изменить здесь невозможно. В этом и есть порождающая жизнь осевая полярность духа и материи.
Увы любой художник выставляет свое творение на поругание. Всегда и во всем. Любой мыслитель, обосновывая свою идею, унижает ее, делает ее, как бы это сказать… легкодоступной. Едва коснувшись быта, идея немеет, теряет голос. Она умирает, потеряв подвижность и легкость. Она уже воплощена в некий материальный плод. Наконец, казалось бы, идею можно замерить, но – внимание, фокус! – это уже не идея, это – птичий трупик. Иными словами, идея умирает именно в момент апофеоза ее влияния! В момент, когда она становится массовой… Так груша теряет связь со стволом в точке полного созревания.
Если коммунистическая идея (как радикальная форма либерализма) схватилась в свое время пожарищем и была локализована и затушена к 1938 году, то корневая либеральная мысль в своем собственном обличии водичкой пропитывала сознание человечества веками и достигла своего апофеоза ныне, в виде уже несовместимого с жизнью разжижения мозга человека постмодерна. Все! Точка. Больше нет либеральной идеи. Есть ее трупик. И те, кто считают себя ее носителями, могут пользоваться духами или героином, болеть насморком или годами ходить в масках, лишь бы не слышать сладковатый запах гниения, но все это не избавит их от великого страха смерти!
Тот же алгоритм и та же участь грозит любой успешной идее.
ЧАСТЬ II. КЕСАРЮ КЕСАРЕВО
Мне вспоминается трактующий апокалипсис Лебедев из «Идиота», или Федорченко из романа Г. Газданова «Ночные дороги». Первый комичен, второй – трагичен. Оба столкнулись с миром идей. Один низвел недоступное до ребуса, другой низвел себя до жертвы перед ликом недоступного. Если человек не живет на упомянутой оси апатия-интерес или оси неприкаянность-свобода, эфирно-воздушная жизнь губительна для него, как губительно для организма пребывание на высотах выше 8 000 м. Это требует такой экстренной перестройки тела, с которой оно не справляется. Такая перестройка требует своего рода селекции, из жизни в жизнь. Потому разделение на варны – единственный вариант функционального социума. Потому из поколения в поколение воспитывали браманов (волхвов, жрецов), кшатриев (воинская аристократия), вайшьей (купеческие и мастеровые династии). Если идея захватит психику брамана – это не приведет его к личной катастрофе, для того он и создан, чтобы быть носителем идеи (но не пользователем её). В результате в лучшем случае возникнет культура, в худшем – философия. Если идея захватит психику кшатрия – начнутся войны и реформация. Если идея захватит психику вайшьи – сменится форма эксплуатации. Если идея захватит шудру – начнутся погромы и мародерство. Если идея коснется неприкасаемых – получим разврат, героин и тексты Клауса Мартина Шваба. Не просто так веками ранее Веды были доступны лишь «дважды рожденным», их запрещалось давать женщинам, детям, шудрам…
Двери к такому непозволительному контакту с миром идей открывает демократия. Вместо того, чтобы идея спускалась в мир по приведенной выше трансформационной цепочке идея-идеология-массовая культура-быт, в новейшее время она поднимается на знамена социального дискурса, обсуждается в масс-медиа и пабах. Демократия дает неприкасаемым и шудрам иллюзию права и компетентности что-либо решать. И потому парадокс либерализма состоит в том, что формально он подразумевает демократию, а значит, и включает в себя свою погибель.
Единственный способ вечного функционирования идеи и ее влияния без сущностного искажения, это действовать, никогда не достигая цели, т.е. без того, чтобы овладеть массами. Такую форму функционирования обеспечивает беспрестанное столкновение идей друг с другом. Пока идеи борются друг с другом, они вечны, чисты и… безопасны. Соответственно, совершенная форма общества подразумевает принятие всех противоречий как естественное условие жизни и отказ от идеи однозначности, от самой интеллектуальной попытки «устроится покомфортней» в этом мире. Хотя – и такую идею следует тоже принять.
Свои соображения о совершенном обществе я приберегу для другой статьи, а пока вернемся к тоталитарности сегодняшнего либерализма. При всей общности процесса деградации идеи, есть тут свои «изюминки». Данная идея подсунула социуму в качестве отражения его проекцию на плоскость и убедила, что проекция и есть оригинал. Т.е. вертикальную, пирамидальную структуру, свела к ее основанию на горизонтальной плоскости, сказав – все равны! Свобода, равенство и братство!
Чтобы не видеть очевидность иерархичности жизни, апологетам либерализма надо было самих себя и окружающих ввести в реальность виртуальную, искусственную относительно существующей. Чтобы произошло необходимое искажение восприятия необходимы очень сильное желание и очень сильный страх. Это не мое ноу-хау, это общий защитный механизм неврозов и психозов. Социальных же механизмов для этого великое множество, и все они сводятся к обеспечению существования общества потребления. Выделю тут самые великолепные с моей точки зрения: Голливуд и авианосцы США. Кинематограф разжигает похоть к вещам, наслаждениям и славе, а ВМС США предостерегает от необдуманных действий, которые могут ненароком нарушить потребительскую парадигму вашего сознания. Мир стал заложником постоянных либеральных войн во имя прогресса и демократии и, чуть меняется политическая обстановка, земляне остро манифестирует стокгольмский синдром, лобзая сапоги дяди Сэма и истеря в адрес… Югославии, Ирака, Ливии, Китая, России. Так в дворовой шайке забивают любого потенциального лидера, чтобы сохранить приоритет унижающего их вожака. И это будет продолжаться, пока не появятся гарантии, что новичок победит. Звездно-полосатый Акела промахнулся уже множество раз, но признать это пока невозможно! Как невозможно признать в себе мегатонны унижения и ужаса. И чем больше унижения и ужаса, тем невозможней прозреть. Так и будут иные еще долго ходить с хоругвями и мощами США… А что делать? Нужен катарсис.
Чем больше страх, тем яростней западный человек хватается за старый либеральный мир, тем больше ненависти к «другим», тем агрессивней поведение. Как больной бешенством пес, либеральный мир кидается на прохожих, тем самым укорачивая свою судьбу. Пес мог бы просто издохнуть, ан – нет! Так он умрет от того, что кучер задавил, или огрели по загривку. Дело уже не в либерализме. В истории подобную роль исполнили многие. Изжившие себя идеи эллинистической культуры почили в надрывном походе Александра Македонского на восток. Рим тоже добил себя своей экспансией. Идеи французской революции окончательно обнулились в наполеоновском походе 1812 года. Тоже на восток. Идеи третьего рейха агонизировали в формате II Мировой войны. И здесь, опять-таки, не обошлось без «движения на восток».
ВЫВОДЫ
Тоталитарность современного либерализма есть естественное и общее следствие агонии либеральной идеи.
Парадокс либерализма, подразумевающий превращение его в свою противоположность, не есть частный феномен, но общее следствие популяризации.
Условием сохранения чистоты идеи является ее действие без возможности достижения цели.
Демократия убивает любую успешную идею.
P.S. Осознаю, что сам факт публикации статьи противоречит некоторым идеям, изложенным в ней. Но таковы правила игры.
05.09.2022
Казалось бы, стремление понять этот очевидный парадокс, толкает нас в софистические банальности типа: единство и борьба противоположностей, к мифическому Уроборосу или бытовому «за что боролись, на то и напоролись». Я же готов прямо сейчас отговорить вас от этой ловушки ума. Более того, чтобы понять механизм чудесного превращения, нет даже смысла вникать в сущностные основы и философско-исторические особенности построения и трансформаций либеральной мысли (как и любой другой). Замечу, что ЛЮБАЯ ИДЕЯ, «овладевшая массами», деградирует в свою противоположность. Просто, либерализм наиболее откровенно демонстрирует указанный мною эффект в силу наличествующего здесь семантического парадокса и глобальности самой идеи.
По меркам времени своего возникновения революционное в части либеральности движение христианства в период расцвета превратилось в инквизиции средневековья. Философия крайнего индивидуализма Ф. Ницше – в фашизм (итал. связка, пучок, объединение). Коммунистическая идея на глазах одного поколения превратилась в сталинскую империю, а марксизм – оказался базовым знанием для успешного функционирования капиталистической системы. В повседневных масштабах мы видим, как малые маргинальные группы, в которые люди, возможно, сами не понимая того, идут, чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, инаковость, переваривают их в неразличимые в своей однородности кучки (готы, байкеры, поклонники Элвиса, иеговисты и прочие сектанты). В индивидуальном масштабе идея овладевает уже не массами, а психикой индивида; то и дело кто-то начинает маниакально бегать трусцой, кто-то садится на садистскую диету, кто-то отказывается от целлофана, кто-то… да много всего. Главное здесь – момент, когда идея захватывает некое большинство, будь оно в пределах культуры, расы, нации, секты или индивидуальной психики.
И вот здесь необходимо подробней остановится, чтобы понять механизм. Человеку свойственны 5 базовых состояний, описываемых следующими бинарностями: страх-облегчение, страдание-наслаждение, унижение-владение, апатия-интерес, неприкаянность-свобода. В рамках данной статьи у меня нет возможности обосновывать данное положение, однако желающие могут познакомится с этим в моих публичных лекциях, большинство из которых содержит необходимые объяснения и разъяснения.
Приведенные состояния определяются 5 первоэлементами (иначе, регистрам восприятия реальности), эмблемами которых в ведической культуре являются: Земля, Вода, Огонь, Воздух, Эфир. Упомянутые стихии находятся в иерархическом подчинении и геометрически могут быть представлены в виде Пирамиды, вершиной которой является Эфир, а основанием – Земля. Правила функционирования стихий не зависят от того, знаем мы об этом или нет. Уровень развития человека определятся функциональным преобладанием того или иного состояния. В соответствии с базовой моделью, представленной Пирамидой, большинством людей управляют такие состояния как страх-облегчение и страдание-наслаждение, т.е. «земноводный» уровень сознания. Идеи же рождаются на вершинах – в области эфира и воздуха, и людей способных к этому немного. Идеи, воспринятые обществом на уровне состояния унижение-владение (Огонь) превращаются в идеологию, такой уровень сознания характерен, в первую очередь, для людей, выполняющих властные функции. В Индийской культуре им соответствовала варна кшатриев. Идеология, спущенная властью с уровня Огня на уровень Воды ассимилирует, становясь массовой культурой, а уже культура определяет быт (Землю). Без огненного уровня идеи остаются сами в себе, потенциальными и бесплодными. Чтобы в Индии получил развитие буддизм нужен был император Ашока, чтобы в Риме распространилось христианство понадобился император Константин, а на Руси – князь Владимир Святославич. Без большевиков и Троцкого марксизм так и остался бы темой для кулуарных собраний разночинцев.
Подавляющая часть человечества, соприкоснувшись с идеей, будет воспринимать ее на уровнях Земли, Воды и Огня, т.е. ухватятся за возможность облегчения, наслаждения и власти. Стремление к перечисленному – сугубо эгоистично и, по сути, представляет собой бегство от страха физического ущерба, страха чувственного страдания и страха унижения. Это животный уровень сознания.
Как известно, мышь может породит только мышь, а страх – только страх. И любое бегство от него ведет к нему же. Именно потому меня коробят убегающий трусцой от инфаркта ЗОЖ-ник, поминутно открещивающийся от лукавого прихожанин, истово блюдущая девственность дочери истеричка…
В момент популяризации идея перестает служить свободе и начинает служить страху через бегство от него… Ищем ли мы облегчение, наслаждение или власть – в бинарной оппозиции этому находится страх, смутное констатирование которого получило в экзистенциализме такое определение как Angest (базовая тревога). В результате человек остается на той же, животной плоскости, поднять над которой его может только идея. Но не каждого и ненадолго. Идея, как Зона братьев Стругацких, выдает то, чем ты реально живешь. Исповедуемая в состоянии свободы, она дает свободу, идея для людей в страхе принесёт им только страх. Отсроченный страх.
За любым страхом стоит «Я», за бесстрашием – «Ты». Только бесстрашие дарует свободу, а за каждым бесстрашием застенчиво скрывается бескорыстная любовь. Так мать, забыв о себе, спасает ребенка от угрозы, санитар выносит с поля боя раненного, влюбленный рискует ради любимой, монах продолжает молитву под сирену, а мыслитель создает учение. Уверен, не было ни одного творца, создавшего что-либо без любви. Будь то идеи коммунизма, либерализма, нацизма – все они преследовали идею благополучия других, но – в разных масштабах (человечества, расы, пролетариата, нации), иначе бы идеи не были подхвачены людьми, почуявшим в этом свою выгоду.
Полагаю, из вышесказанного становится ясен механизм перевертыша. Как только идея – дитя любви и свободы, уходит в народ, ее принимаются использовать с корыстными целями: созданное «для других», используется «для себя». То, что должно нести благо многим, используется как преимущество перед остальными. Люди, прикрываясь идеей, получают легитимное право на базовое и животное: рвать друг друга в мясо. И что-либо изменить здесь невозможно. В этом и есть порождающая жизнь осевая полярность духа и материи.
Увы любой художник выставляет свое творение на поругание. Всегда и во всем. Любой мыслитель, обосновывая свою идею, унижает ее, делает ее, как бы это сказать… легкодоступной. Едва коснувшись быта, идея немеет, теряет голос. Она умирает, потеряв подвижность и легкость. Она уже воплощена в некий материальный плод. Наконец, казалось бы, идею можно замерить, но – внимание, фокус! – это уже не идея, это – птичий трупик. Иными словами, идея умирает именно в момент апофеоза ее влияния! В момент, когда она становится массовой… Так груша теряет связь со стволом в точке полного созревания.
Если коммунистическая идея (как радикальная форма либерализма) схватилась в свое время пожарищем и была локализована и затушена к 1938 году, то корневая либеральная мысль в своем собственном обличии водичкой пропитывала сознание человечества веками и достигла своего апофеоза ныне, в виде уже несовместимого с жизнью разжижения мозга человека постмодерна. Все! Точка. Больше нет либеральной идеи. Есть ее трупик. И те, кто считают себя ее носителями, могут пользоваться духами или героином, болеть насморком или годами ходить в масках, лишь бы не слышать сладковатый запах гниения, но все это не избавит их от великого страха смерти!
Тот же алгоритм и та же участь грозит любой успешной идее.
ЧАСТЬ II. КЕСАРЮ КЕСАРЕВО
Мне вспоминается трактующий апокалипсис Лебедев из «Идиота», или Федорченко из романа Г. Газданова «Ночные дороги». Первый комичен, второй – трагичен. Оба столкнулись с миром идей. Один низвел недоступное до ребуса, другой низвел себя до жертвы перед ликом недоступного. Если человек не живет на упомянутой оси апатия-интерес или оси неприкаянность-свобода, эфирно-воздушная жизнь губительна для него, как губительно для организма пребывание на высотах выше 8 000 м. Это требует такой экстренной перестройки тела, с которой оно не справляется. Такая перестройка требует своего рода селекции, из жизни в жизнь. Потому разделение на варны – единственный вариант функционального социума. Потому из поколения в поколение воспитывали браманов (волхвов, жрецов), кшатриев (воинская аристократия), вайшьей (купеческие и мастеровые династии). Если идея захватит психику брамана – это не приведет его к личной катастрофе, для того он и создан, чтобы быть носителем идеи (но не пользователем её). В результате в лучшем случае возникнет культура, в худшем – философия. Если идея захватит психику кшатрия – начнутся войны и реформация. Если идея захватит психику вайшьи – сменится форма эксплуатации. Если идея захватит шудру – начнутся погромы и мародерство. Если идея коснется неприкасаемых – получим разврат, героин и тексты Клауса Мартина Шваба. Не просто так веками ранее Веды были доступны лишь «дважды рожденным», их запрещалось давать женщинам, детям, шудрам…
Двери к такому непозволительному контакту с миром идей открывает демократия. Вместо того, чтобы идея спускалась в мир по приведенной выше трансформационной цепочке идея-идеология-массовая культура-быт, в новейшее время она поднимается на знамена социального дискурса, обсуждается в масс-медиа и пабах. Демократия дает неприкасаемым и шудрам иллюзию права и компетентности что-либо решать. И потому парадокс либерализма состоит в том, что формально он подразумевает демократию, а значит, и включает в себя свою погибель.
Единственный способ вечного функционирования идеи и ее влияния без сущностного искажения, это действовать, никогда не достигая цели, т.е. без того, чтобы овладеть массами. Такую форму функционирования обеспечивает беспрестанное столкновение идей друг с другом. Пока идеи борются друг с другом, они вечны, чисты и… безопасны. Соответственно, совершенная форма общества подразумевает принятие всех противоречий как естественное условие жизни и отказ от идеи однозначности, от самой интеллектуальной попытки «устроится покомфортней» в этом мире. Хотя – и такую идею следует тоже принять.
Свои соображения о совершенном обществе я приберегу для другой статьи, а пока вернемся к тоталитарности сегодняшнего либерализма. При всей общности процесса деградации идеи, есть тут свои «изюминки». Данная идея подсунула социуму в качестве отражения его проекцию на плоскость и убедила, что проекция и есть оригинал. Т.е. вертикальную, пирамидальную структуру, свела к ее основанию на горизонтальной плоскости, сказав – все равны! Свобода, равенство и братство!
Чтобы не видеть очевидность иерархичности жизни, апологетам либерализма надо было самих себя и окружающих ввести в реальность виртуальную, искусственную относительно существующей. Чтобы произошло необходимое искажение восприятия необходимы очень сильное желание и очень сильный страх. Это не мое ноу-хау, это общий защитный механизм неврозов и психозов. Социальных же механизмов для этого великое множество, и все они сводятся к обеспечению существования общества потребления. Выделю тут самые великолепные с моей точки зрения: Голливуд и авианосцы США. Кинематограф разжигает похоть к вещам, наслаждениям и славе, а ВМС США предостерегает от необдуманных действий, которые могут ненароком нарушить потребительскую парадигму вашего сознания. Мир стал заложником постоянных либеральных войн во имя прогресса и демократии и, чуть меняется политическая обстановка, земляне остро манифестирует стокгольмский синдром, лобзая сапоги дяди Сэма и истеря в адрес… Югославии, Ирака, Ливии, Китая, России. Так в дворовой шайке забивают любого потенциального лидера, чтобы сохранить приоритет унижающего их вожака. И это будет продолжаться, пока не появятся гарантии, что новичок победит. Звездно-полосатый Акела промахнулся уже множество раз, но признать это пока невозможно! Как невозможно признать в себе мегатонны унижения и ужаса. И чем больше унижения и ужаса, тем невозможней прозреть. Так и будут иные еще долго ходить с хоругвями и мощами США… А что делать? Нужен катарсис.
Чем больше страх, тем яростней западный человек хватается за старый либеральный мир, тем больше ненависти к «другим», тем агрессивней поведение. Как больной бешенством пес, либеральный мир кидается на прохожих, тем самым укорачивая свою судьбу. Пес мог бы просто издохнуть, ан – нет! Так он умрет от того, что кучер задавил, или огрели по загривку. Дело уже не в либерализме. В истории подобную роль исполнили многие. Изжившие себя идеи эллинистической культуры почили в надрывном походе Александра Македонского на восток. Рим тоже добил себя своей экспансией. Идеи французской революции окончательно обнулились в наполеоновском походе 1812 года. Тоже на восток. Идеи третьего рейха агонизировали в формате II Мировой войны. И здесь, опять-таки, не обошлось без «движения на восток».
ВЫВОДЫ
Тоталитарность современного либерализма есть естественное и общее следствие агонии либеральной идеи.
Парадокс либерализма, подразумевающий превращение его в свою противоположность, не есть частный феномен, но общее следствие популяризации.
Условием сохранения чистоты идеи является ее действие без возможности достижения цели.
Демократия убивает любую успешную идею.
P.S. Осознаю, что сам факт публикации статьи противоречит некоторым идеям, изложенным в ней. Но таковы правила игры.
05.09.2022
